Куйлюк — крохотный кусочек Кореи

Как-то в одну из последних зим ко мне в Ташкент приехали погостить моя мама и тетя — сестра отца. Живут они в сельской местности и очень редко набираются смелости съездить в большой город, тем более в столицу. Уже на следующее утро они пожелали отправиться на Куйлюк. Меня это ничуть не удивило, наоборот, было бы очень странным, если бы они не изъявили такого желания. Всякий, кто причисляет себя к нашему племени, приезжая в Ташкент, считает за долг посетить знаменитый Куйлюкский базар. Не являются исключением и соплеменники, прибывающие из других стран — США, Японии, Китая, из самой Кореи и даже Финляндии и Швеции. Кстати, в одной из японских газет даже опубликован фотоснимок с видом Куйлюка.

Хотя мои старушки давно уже вкушают в своем поселке прелести цивилизации, начиная от природного газа и парового отопления и заканчивая очередями за молочными продуктами и сахаром, есть что-то неуловимое в их внешности, походке, манере говорить, что выдает в них типичнейших сельских жителей. Впрочем, горожане не обращают на них никакого внимания — мало ли кто приезжает в «хлебный город»! Зато торговцы своим наметанным глазом мгновенно реагируют на их появление вблизи своих прилавков.

— Посмотрите, какой кандянг! — торговка буквально подсовывает старушкам бутылку с темной жидкостью.

Для большей убедительности она доверительно шепчет:

— Натуральная соя, никаких добавок, лучше на всем базаре не сыщете. Попробуйте! — Она уже открывает бутылку, чтобы клиенты на деле оценили вкусовые качества ее товара.

Но мои старушки всем своим видом демонстрируют, а может, пытаются это продемонстрировать, полнейшее равнодушие к ее попыткам привлечь их внимание. Они наслышаны о всякого рода жульничествах на Куйлюке и потому держатся настороже.

Сейчас уже трудно сказать, чем приглянулась корейским переселенцам эта неказистая, лишенная всяких природных, да и рукотворных красот окраина Ташкента. Впрочем, выбирать в те годы не приходилось — жили там, где поселяли. Образованию на Куйлюке довольно значительной колонии корейцев способствовало еще и то, что неподалеку отсюда, в тугаях левобережья Чирчика обосновались многие корейские колхозы. Куйлюк стал своего рода обменным пунктом между ними и городом.

Вид здесь даже сегодня, надо признаться, отнюдь не для рекламных проспектов. В первые годы после переселения сюда, с Дальнего Востока, материальные возможности корейцев были весьма ограниченные, и жилища строили сообразно этим возможностям: из глины, тростника, соломы. Дома были с низкими потолками, крошечными окнами. Со временем жизнь улучшалась, переселенцы прочно становились на ноги и эти лачужки заменялись новыми, более добротными домами. Но отсутствие планомерности в застройке, приверженность людей к многолетнему, привычному укладу жизни не позволяли Куйлюку вырваться из цепких объятий тесных улочек, крошечных двориков и кое-как сколоченных заборов.

Лишь в последние годы местные власти, кажется, всерьез решили привести южную окраину города в соответствие с его статусом столицы республики. Целыми кварталами сносятся ветхие строения, на их месте поднимаются современные жилые дома, магазины, детсады, школы. За последние годы к западу от базара выросли семь огромных жилых массивов, где сегодня проживает около ста тысяч человек. Эти массивы также носят имя «Куйлюк», с той лишь разницей, что имеют порядковые номера. Именно здесь улице, что разделяет четвертый и пятый массивы, присвоено имя уже известного читателю Ким Пен Хва. Это и дань уважения нашему выдающемуся соплеменнику, и в какой-то мере признание того факта, что Куйлюк по-прежнему остается своеобразным этническим центром среднеазиатских корейцев. Здесь, на небольшом пятачке, занимающем части Ленинского и Сергелийского районов Ташкента, проживает свыше 10 тысяч корейцев.

Сердцем Куйлюка, биение которого слышится далеко за пределами республики, остается базар. Он не относится к числу крупнейших в городе. Октябрьский рынок в старом городе, Алайский в центре своими размерами, широкими торговыми рядами, огромными перекрытиями выглядят куда солидней и внушительней. Но Куйлюк — это южные, а значит главные ворота города. Отсюда дороги ведут в крупнейшие экономические и культурные центры Узбекистана, соседних союзных республик. Удобство расположения базара, его близость к овощеводческим хозяйствам, обусловили низкие по сравнению с другими ташкентскими базарами цены на продукты. Эти обстоятельства и сделали Куйлюк весьма популярным.

Могучее притяжение базара уже вовлекло моих старушек в свою круговерть. От их показного равнодушия очень скоро не остается и следа.

— Смотрите, наших-то сколько!— то и дело восклицают они.

Действительно, наверное нигде в Советском Союзе вы не встретите одновременно на небольшой территории столько корейцев, сколько на Куйлюке. Наверное, поэтому его иногда называют маленьким кусочком Кореи.

Это название оправдывается еще и тем, что именно здесь сосредоточена торговля специфическими корейскими продуктами, полуфабрикатами, готовыми блюдами, а также предметами обихода, изготовленными кустарями-ремесленниками. Многие из них можно приобрести только на Куйлюке. Поэтому зачастую здесь можно встретить покупателей из отдаленных городов и сел страны.

Многолюдно в рисовом ряду. Хотя в нашем рационе появилось множество блюд и продуктов, нетрадиционных для корейской кухни, рис по-прежнему играет заметную роль в нашем повседневном питании. Во время календарных праздников, событий жизненного цикла рисовые блюда занимают центральное место.

Уж в рисе мои старушки знают толк. Вся их молодость, как и у большинства переселенцев первого поколония, прошла на рисовом поле. Да и мое поколение не миновало его.

Чаль-ттэк! Чаль-ттэк!

Белый, тягучий для праздника хлеб.

Чем он был до этого? Кем?

Потом, вздохом, болью в виске.

Тобою и мною, синей весною водой по колено…

Вы когда-нибудь тянули ноги из плена

Из плена холодной земли?

Вячеслав Ли «Баллада о рисовом хлебе»

Прежде всего старушек интересуют цены. А цены здесь, как говорится, «кусающиеся». Килограмм обычного риса стоит в пределах пяти-шести рублей, а сорта кендё и чапссаль еще дороже. Сорт кендё — лучший по вкусовым качествам. Созданные народным гением, секреты его выращивания бережно передаются из поколения в поколение и дошли до наших дней. Чапссаль — особый, клейкий сорт риса, из которого изготавливают чальттэк — рисовый хлеб. Приобрести его можно практически только на Куйлюке.

Старушки мои уже приспособились к законам рынка, осмелели и даже позволяют себе вступать в споры с торговцами.

— Похоже, в магазине купили и пропустили через рисорушку,— говорит тетка моей матери, пересыпая зерно с руки на руку.

Торговка, услышав краем уха эту реплику, бурно возмущается: — В каком магазине вы найдете такое зерно? Не понимаете ничего в рисе, а болтаете что попало.

— Это мы-то не понимаем? Да мы на рисовом поле родились! — заявляют старушки и, не обращая внимания на возмущение торговки, с победным видом идут дальше.

Таковы законы рынка. Торговец стремится подать товap в таком качестве, которого, быть может, нет на самом деле, а покупатель всячески умаляет достоинства товара, даже если они есть в действительности.

К рисовому ряду примыкает ряд готовых продуктов и полуфабрикатов. Такого раздолья корейских национальных блюд, как на Куйлюке, нигде в Советском Союзе не найти. Во всяком случае в Средней Азии и Казахстане, хотя наших соплеменников можно встретить едва ли не на всех базарах мало-мальски крупных городов страны. Правда, не в таком количестве и не во все времена года. На большинстве базаров они появляются летом и осенью на рефрижераторах, набитых арбузом или луком. Это сезонники-овощеводы, завершая очередной сезон, спешат реализовать свою продукцию. В южных городах, на Сахалине, а ныне кое-где и на европейской территории страны, можно встретить кореянок, торгующих кимчхи, овощными салатами — эти блюда завоевывают все больше и больше поклонников среди людей самых различных национальностей. Но в большинстве случаев соленьями и салатами в общем-то и исчерпывается ассортимент блюд, выносимых нашими соплемениками на продажу.

Совсем иная картина на Куйлюке…

Солнце еще не взошло на востоке, а к воротам базара уже тянутся тележки с самой разнообразной продукцией, начиная от чимпхен и тубу и заканчивая свиными колбасами сундэ и кадюри. Национальные блюда идут нарасхват, особенно в предпраздничные дни. А зимой, когда корейцы проводят все крупные мероприятия и торжества, число тележек резко возрастает.

Бродя меж торговых рядов, вдыхая запахи Куйлюка, не перестаешь удивляться тому, что корейцы, несмотря на драматические повороты судьбы, живя уже многие поколения вдали от родины предков, сумели сохранить приверженность к своим обычаям, традициям, кухне. И сохранили в первозданном виде. Это отмечают зарубежные корейцы, приезжающие в Узбекистан.

Да, если в нас и сохранилось что-то корейское, так это прежде всего приверженность к национальной кухне. В связи с этим вспоминается любопытный случай. Лет пятнадцать назад мне довелось работать в составе студенческого строительного отряда в одной из отдаленных деревушек Алтайского, края. Как-то вечером на мельнице, рядом с которой мы жили, я не без удивления встретил соплеменника, которой вместе со своими русскими односельчанами привез на помол пшеницу.

Уж где-где, а в такой глухомани я никак не ожидал подобной встречи. Выяснилось, этот наш соплеменник потерял родственников во время переселения 1937 года и очень смутно помнит их. Воспитывался в детском доме, затем бродяжничал, мотался по свету, пока не осел на Алтае, на что была веская причина — женился на местной девушке. Родной язык он подзабыл основательно, да и во всем его облике, в манере говорить, в привычках не осталось ничего корейского. Но вот что врезалось в память. Во время беседы у него вырвалось: «Ох как хочется иногда корейской каши с кимчхи навернуть!»

Вот ведь как бывает. Человек давно уже оторвался от своих корней, забыл язык и нравы предков и настолько врос в образ и обычаи другого народа, что если бы не эта узкая прорезь глаз да скудная растительность на подбородке, в нем очень трудно было бы признать нашего соплеменника. Но запахи детства, которые он вдыхал с молоком матери, не выветрились даже спустя десятилетия. Они жили в нем все это время и, надо думать, умрут вместе с ним.

В этом же торговом ряду продаются рисовая мука, сушеная корейская капуста, проращенные бобы, соевая паста и соус, сушеные побеги папоротника, морская капуста, приправа из планктона — сябу. Последние три продукта завозятся сюда с Дальнего Востока, а каким образом — это знают только сами торговки. И будьте уверены, своим секретом они ни с кем не поделятся. Здесь же можно купить собачий жир, используемый в качестве лекарственного средства. Цены на него растут быстрее чем на водку: от пяти рублей в 70-х годах до 45 рублей за поллитровую бутыль сегодня.

На Куйлюке наши соплеменницы торгуют не только пищевыми продуктами. На соседней лавке вы сможете приобрести самодельные корейские карты «хатху», соломенные шляпы, тяпки, серпы, овощерезки, другие нехитрые, но редкие предметы обихода. Моим старушкам явно понравились деревянные гребешки «чампит», которые, как уверяют торговки, привезены из Китая. По-видимому, так оно и есть. На гребешках отчетливо видны тисненные золотом китайские иероглифы. Но цены на них непостижимые — 20—30 рублей. И уступать торговки не желают, зная, что у них на этом базаре нет конкурентов. Старушки несколько раз подходят к этой лавке, долго примеряются и, наконец, тяжко вздыхая, вынимают кошельки. И мы снова окунаемся в многоголосую толпу.

Плотность торговых рядов на Куйлюке чрезвычайно высока. Размеры базара давно уже не отвечают возросшим требованиям. Как сообщили в дирекции, уже начаты расширение и реконструкция базара, которые будут осуществляться до 2000 года. А пока что в воскресные дни здесь невозможно протолкнуться, да и в будние народу хватает. Особенно нелегко придется вам, если в обеих руках авоськи, полные продуктов. То кто-то отдавит вам ногу, то ваша сетка зацепится за чью-нибудь пуговицу, то спотыкаетесь об ящик и вы тут же услышите от его владельца такую характеристику о себе, с которой вас никто не примет на работу. Но вы даже не успеваете раскрыть рот, чтобы высказать свое опровержение — течение толпы неудержимо уносит вас все дальше и дальше.

Все проходы, площадки забиты ведрами, корзинами, ящиками, мешками и прочей тарой. Создается впечатление, что весь мир делится на две половины, одна из которых продает, другая покупает. Причем торговля на Куйлюке имеет выраженную национальную дифференциацию. Помимо национальных блюд и предметов корейского обихода наши соплеменники привозят на продажу лук, арбузы, огурцы, зелень. Русские торгуют медом, свининой, копченостями, казахи — яблоками, цыгане — арбузами, дунгане — корейской капустой и так далее. Естественно, самую большую группу составляют узбеки. Они продают здесь картофель, морковь, арбузы, дыни, всевозможные овощи и фрукты, а также орехи, сухофрукты, ягоды, бобы, зерно. г

Причем и среди самих узбеков можно заметить разделение. Ферганские узбеки, например, привозят знаменитые кувинские гранаты и не менее знаменитую маргиланскую редьку, наманганцы — яблоки и гранаты, джизакцы — великолепные мирзачульские дыни. Различить узбеков по регионам можно по специфическим узорам на тюбетейках. Ферганцы носят так называемые маргиланские тюбетейки с простым по геометрии узором, чустские — имеют более сложный узор.

В связи с этим я с улыбкой вспоминаю узбека, пассажира автобуса, в котором мне довелось ехать в очередной командировке. Когда автобус пересек границу Ферганской области, пассажир сменил свою андижанскую тюбетейку на ферганскую. На вопрос: зачем он это делает, он пояснил, что одно время между андижанцами и ферганцами были стычки на почве футбола. В обеих областях есть команды, играющие во второй лиге. Болельщики здесь весьма заядлые, под стать итальянским «тиффози». Целыми автобусами они едут за своими командами «болеть» за них на поле соперника. Естественно, иногда между болельщиками случаются столкновения. Рассказывают, что болельщики команды хозяев переворачивали автобусы, били на машинах стекла. И одно время в Андижане появляться ферганцу было небезопасно и наоборот.

Впрочем, я отвлекся. Старушки мои уже пришли в себя после разорительной покупки гребешков — их занимают новые впечатления. В салатном ряду покупателям предлагается всевозможный набор солений, квашений, салатов и прочих закусок, запахи которых слышны далеко за базаром. Блюда эти пользуются большим спросом не только среди корейцев. Для большинства жителей Ташкента они давно стали едва ли не постоянным атрибутом их повседневного стола. Нередко у этого ряда можно увидеть вьетнамцев, камбоджийцев, лаосцев, которые учатся в учебных заведениях столицы Узбекистана. Их тоже притягивают запахи Куйлюка, которые, наверное, напоминают им запахи далекой родины. Ведь многие корейские блюда весьма близки к блюдам народов Юго-Восточной Азии.

Цены в этом ряду тоже немалые. Причем, как и на всем базаре, округленные, без всяких копеек. Пакет кимчхи — рубль, поллитровая банка морковного салата — рубль, банка «зверобоя», как называют горький перец, прокрученный с чесноком,— два рубля. Но тут старушки уже не говорят о дороговизне, более того, проявляют солидарность с торговками, интересуются ходом торговли, сетуют на неблагодарность покупателей. Весь секрет в том, что тетка, выйдя на пенсию, тоже занялась торговлей солениями.

Когда наши сумки и сетки были заполнены разной снедью, и, казалось, старушки удовлетворили свое любопытство, они вдруг уединились и, заговорщически поглядывая в мою сторону, стали о чем-то шептаться.

— Вот что,— сказала наконец мама,— бери сумки, которые потяжелее, и отправляйся домой. Мы приедем немного позже. У нас тут кое-какие дела.

Какие дела могли быть у моих старушек в этом большом, чужом для них городе, где у них нет никого из близких людей, кроме меня? Да и найдут ли они дорогу назад? Но они настаивали на своем. Они явно что-то скрывали от меня. Наконец меня осенило.

— Идемте,— улыбнулся я, — мне тоже интересно узнать о своем будущем.

Старушки рассмеялись.

Еще накануне краем уха я услышал, как они, беседуя между собой, упоминали «харакси»—гадальщиков. Надумав пойти к ним, они решили избавиться от меня, поскольку я, по их мнению, как представитель новых поколений корейцев, также заражен нигилизмом и безверием.

Проплутав по улочкам Куйлюка, мы наконец нашли гадальщика. Им оказался смуглый худощавый кореец лет 65—70. Сидел он на низеньком стульчике перед ящиком, на котором были разложены две тетради — толстая и тонкая. На лицевой стороне ящика крупным шрифтом тушью выведена надпись-реклама. Она гласит: «Гороскоп мой точно и правильно предсказывает жизнь и судьбу человека на 1988 и последующие годы». Причем надпись сделана на двух языках — русском и узбекском.

Старушкам приходится занимать очередь— желающих взглянуть на свое будущее хотя бы глазами гадальщика оказалось немало.

Все мы внимательно, с повышенным интересом следим за процессом гадания. Очередной клиент по требованию гадальщика называет свою фамилию, имя, год рождения. Эти сведения записываются в тонкую тетрадь. Гадать можно не только на себя, но и на своих близких. Затем гадальщик вынимает колоду продолговатых самодельных карт и предлагает клиенту вынуть из нее четыре карты. Всего в колоде шестнадцать карт, на каждой из них записана цифра: от одного до четырех. Получившаяся из четырех цифр комбинация записывается напротив фамилии и только после этого начинается само гадание.

Гадальщик открывает толстую тетрадь, испещренную красивым убористым почерком корейскими текстами, находит число, соответствующее комбинации цифр. Под каждым числом следует текст, в котором и говорится о будущности клиента. Гадальщик водит пальцем по тексту, монотонно напевая и бубня под нос магические слова. Затем он приступает к комментированию, толкованию прочитанного текста предсказания.

Еще пару лет назад пресса вовсю бичевала этих самозваных предсказателей и врачевателей человеческих душ всех мастей и национальностей, а сегодня кто-то из них добился едва ли не всемирной известности. И не без помощи той же самой прессы. Но ни Алан Чумак, ни Анатолий Кашпировский, на сеансы которых в Ташкенте готовы были платить любые деньги, не вытеснили куйлюкских гадальщиков. Они по-прежиему являются неотъемлемым элементом в многоцветной мозаике базара, к ним по-прежнему идут люди и платят любую запрашиваемую цену. И идут не только набожные, суеверные старушки. В течение часа к нему приходили женщины самых разных возрастов, и не только кореянки, но и русские, и узбечки.

«Вернется ли муж домой, к семье?» — вопрос, на который вряд ли сможет ответить самый именитый ученый, самый высокопоставленный чиновник. Вряд ли сможет ответить на него даже Кашпировский с его установками на положительные эмоции. А вот гадальщик отвечает: «Характер у вашего мужа мягкий, как ему подскажут посторонние люди, так он и поступает. Есть у вас дети?… Да, скорее всего есть — он все время думает о них. Рано или поздно он вернется. Но для этого вам не следует в течение года выходить через южные двери. Я напишу вам на бумаге заклинание. Бумагу вы должны носить на сердце… Ну, как где, под лифчиком, разумеется. И носить нужно всегда, даже когда вы спите. А чтобы она не попортилась, заверните в целлофан. Когда пройдет год, бумагу нужно сжечь, но ни в коем случае нельзя выбрасывать куда попало, иначе заклинание потеряет силу… За гадание два рубля, за заклинание — три, всего с вас пять рублей. Приходите через год, расскажете, что и как».

В глазах женщины тревога сменяется надеждой. Она благодарит гадальщика, оставляет ему сверх за прошенной платы чаевые. Она, кажется, верит каждому его слову, не перестает удивляться его прозорливости: как он узнал, что у ее мужа мягкий характер, откуда ему известно о детях. Она совсем забыла, что минуту назад сама же поведала гадальщику о своей жизни.

У моих старушек тоже наболело в душе, они тоже ахают, удивляются совпадению своих мыслей с текстами этой удивительной книги. Они довольны предсказаниями и обещают приехать на следующий год. Люди хотят жить с надеждой, пусть даже иллюзорной. Гадальщик понимает это лучше кого бы то ни было.

Социальные беды, поразившие страну, не обошли Куйлюк. На автобусной стоянке, что напротив главного входа, почти всегда можно увидеть тех, кого называют «бичами» (бывший интеллигентный человек), «бомжами» (без определенного места жительства). Они собираются здесь небольшими группами, равнодушно взирают на толпу или о чем-то переговариваются между собой, нередко разражаются площадной бранью.

О чем думают «бичи», которых продавцы могут нанять за бутылку «бормотухи» на выгрузку картофеля или пинком под зад отогнать от магазина? О чем: говорят между собой эти копеечные проститутки, которые за глоток пива обслуживают своих же собратьев по «дну»? Может быть о том, чтобы скорее пришла, весна, когда не нужно будет зябнуть в своих лохмотьях под первым попавшимся забором, когда понаедут сюда на своих «жигуленках» овощеводы и бахчеводы, чтобы забрать их отсюда на поле, где можно заработать за день пятерку, а впридачу получить бутылку вина.

Среди них и русские, и узбеки, и казахи, и корейцы, и татары — люди самых разных национальностей. Но они так похожи друг на друга — и взглядами, и манерой говорить, и помыслами, а главное — судьбами. Наверное, поэтому они так тянутся друг к другу, хотя попойки обычно заканчиваются новыми синяками и разодранными рубахами.

Есть на Куйлюке и другие завсегдатаи. Это и извозчики, которые со своими машинами и лошадьми, запряженными в телеги, составляют серьезную конкуренцию государственным такси. Это и карманники, В помогающие своим согражданам облегчать кошельки. В последние годы их число резко увеличилось, о чем свидетельствуют обращения людей в милицию. В большинстве случаев милиция беспомощно разводит руками, ограничиваясь советами быть бдительней, прятать кошельки подальше от всевидящих глаз кар- манников. Это и «шарманщики», которых время от времени разгоняет участковый, но они появляются снова и снова, ибо проценты, получаемые у заезжихторговцев и покупателей, значительно выше максимальных трехсот процентов марксовой градации прибыли капитала. Ими изобретены всевозможные лотереи, игры с наперстками, картами, конечная цель которых ничем не отличается от цели карманников. Разница лишь в том, что люди отдают деньги «шарманщикам» добровольно.

Источник: Брутт Ким. Ветры наших судеб. Ташкент 1991 г.
http://koryo-saram.ru/
Фото из сети