Этой карточке 62 года
Тогда их еще мало кто называл фотографиями, это были именно карточки, фотокарточки. Пожелтевший от времени, пахнущий чем-то забытым и старым, как газеты и журналы, годами хранившиеся на чердаке, этот обтрепанный по краям кусочек бумаги согревает мне сердце каждый раз, как только я беру его в руки…
На нем моя тетушка Тамара и ее старшая сестра Татьяна Борисовна Ли – моя мама. (Деда моего звали Ли Бон Дюн, но мама стала педагогом и решила, что пусть лучше она будет Борисовной, на русский манер, чем Бон-Дюновной. Иначе школьники наверняка бы звали ее за глаза Бандитовной.)
Это фото сделано в 1953 году в единственной на тот момент художественной фотостудии маленького сахалинского города Поронайска, расположенного на побережье залива с говорящим названием – Залив Терпения.
Вообще-то эти девочки в матросских костюмчиках Таня и Тома родились в Кзыл-Орде, куда в 1937 году советская власть депортировала дальневосточных корейцев. Бабушка вспоминала: уже зима стояла, приморская метель швыряла в лицо колючий снег, обжигая так, что слезы сосульками замерзали на ресницах, а толстые чулки на ногах стояли колом, моментально превращаясь в ледяную корку. Но плакать времени не было – на сборы тогда им дали всего день. Потом привезли на железнодорожный вокзал, отобрали документы, загнали в холодный вагон, где из удобств были лишь деревянные нары, маленькая железная печка и дыра в полу, заменявшая отхожее место на все время пути – 40 дней. Ехали и не знали – куда везут? Когда приедем? Что там будет?
Дорога была тяжелой. Варили «тюги», рисовый отвар: бросали горстку крупы в большой казанок с водой и кипятили, кипятили. Получался жидкий мутный клейстер. Другой еды не было. Первыми заболевали и умирали самые слабые – малыши и старики. Тех, кто выжил, выгрузили в холодной заснеженной казахской степи: и снова – выживайте. Другая моя бабушка, папина мама, тоже вспоминала первую зиму в Казахстане: «Голодали. Все мысли были лишь о еде. Мы как-то мышь поймали с младшим братом. Крошечную. Но это же мясо! Обрадовались и сунули в печку. Запекли в углях, как вы сейчас картошку печете. Так вкусно было!»
Мамины родители познакомились в Кзыл-Орде. Родные деда были против их брака, у него даже обувь отбирали и прятали, чтоб на свидания не ходил – бабушка была самой старшей в многодетной семье и, как водится, бесприданницей. А он брал охапку соломы и по снегу бежал к ее дому. Бросал солому на землю под ее окошком, становился на нее озябшими босыми ногами и ждал, пока она выглянет. Стоял и дрожал – то ли от пробиравшего до костей холода, то ли от страха: вдруг передумала, вдруг не захочет выйти?..
И все-таки они поженились.
Долгое время все корейцы были привязаны к местам депортации, переезжать куда-либо было нельзя. Но, несмотря на это, в 1952-м молодая семья с двумя маленькими дочками поехала на Сахалин. Дед говорил, что его «направили», «выписали путевку от ЦК Компартии Казахстана» в Поронайск как специалисту с высшим образованием, каких в то время среди корейцев было – по пальцам перечесть. Там он работал учителем, преподавал историю в корейской школе. Этот город тогда был всего лишь семь лет как Поронайском, потому что до 1945 года он принадлежал Японии и носил смешное и неблагозвучное для нас название – Сисука.
В городе был морской торговый порт, располагавшийся в устье реки Поронай. Наверное, поэтому морская тема там была актуальной. И бабушка тут же купила своим девочкам матросские костюмчики. А в местном детском саду их научили петь: «Бескозырка белая, в полоску воротник, пионеры смелые спросили напрямик…» Здесь Таня и Тома впервые увидели море. Настоящее. Огромное. Охотское.
С фото на меня растерянно смотрят две малышки. Замерли по команде фотографа, как им было приказано: «Видите, позади вас нарисована набережная, море, домики и горы? А теперь повернитесь ко мне. Вы как будто идете, прогуливаетесь. Одну ножку вперед, вот так!» Может, им и птичку пообещали…
На голове у тети Томы и в косах у мамы – банты, но не капроновые (тогда таких еще не было), а атласные. Ленты на фото были небесно-голубыми, они утюжились и завязывались только по случаю. А после сворачивались в рулончик и прятались в большой деревянный комод до следующего парадного выхода в свет – первомайской или ноябрьской демонстрации либо новогоднего утренника в детском саду.
На ногах у девочек – коричневые туфельки на пуговицах и на шнурках. Как у всех. Советские дети тогда все поголовно ходили в одинаковой обуви – суровая советская кожевенно-обувная промышленность разнообразием граждан своей державы не баловала, ибо считалось, что подобная уравниловка и однообразие – есть залог и гарантия социальной справедливости и равноправия трудящихся.
На тете Томе – опять же типичные для той эпохи детские чулки горчичного цвета. Держались они на ногах с помощью колец-подвязок, сделанных из резинки, которую обычно вставляли в трусы. На маме – носочки, верх которых обязательно подворачивался, тогда они не спадали с ноги, ведь эластичного края у носков тогда не было, он появился гораздо позже.
Девочке Томе на фото – три года, девочке Тане – пять лет. На обороте пожелтевшей карточки – проставленная рукой моей бабушки, Анны Алексеевны Лигай, дата «2-22-53». Она повела дочек в салон накануне большого праздника – Дня Советской армии и Военно-Морского флота, отмечавшегося 23 февраля. Хотела сделать подарок мужу. Так что это даже не фотография, а праздничная открытка. Тематическая. Глянцевая иллюстрация того непростого времени. Лубок.
Когда мы с бабушкой, которой сейчас уж нет в живых, перебирали фотографии той поры, она всегда старалась подчеркнуть: «Мы жили небедно и счастливо!». Вот именно так – не «богато», не «хорошо», а «небедно». Теперь-то я знаю, как они жили. И до Поронайска, и после. И денег, как другим, до получки не хватало, и на всем старались экономить, в магазинах – голяк, продукты по карточкам. Но они не жаловались. Наверное, отчасти и потому, что помнили. Всегда помнили о 1937-м. О той страшной зиме. «Никогда не показывай, что тебе тяжело, не жалуйся и не подавай виду», – говорила мне бабушка. «Почему?» – спрашивала маленькая я. «Потому что рядом всегда есть тот, кому хуже. И потому что ты не знаешь и, дай бог, не узнаешь, что такое, когда все по-настоящему плохо».
А еще по ночам моя молодая бабушка шила платья для местных модниц. Это был еще один, нелегальный, но стабильный источник дохода. Старалась одевать дочек, как куколок, наряжалась сама. А мой молодой дедушка рассказывал поронайским школьникам про вождей мирового пролетариата и знакомил их с историей великой державы – СССР. С историей такой же глянцевой и лубочной, как это фото.
Так и жили-были они. У самого синего моря. На побережье Залива Терпения.
И до смерти «отца народов» И.В. Сталина оставалось ровно 10 дней…
Автор: Елена Кигай
Источник: comode.kz